Из всего многообразия японской философии Марат выделил для себя сейчас пока только и исключительно искусство любви, дзёдзюцу. Все эти подробно расписанные, четко следующие друг за другом фазы: «случайное знакомство», «двое на острове», «запах персика»…
Сегодня Марат собирался устроить Марине Николаевне встречу в стиле фазы «Тайфун». Они будут совершенно и абсолютно точно только вдвоем, вечер, лето, тепло и окна, выходящие на закат.
Готов ли Марат к этому? Несомненно. Как сказал однажды Комбат: на самом деле влюбленный должен быть чуть более настойчив, чем свидетель Иеговы.
И Марат будет настойчив, и даже куда более.
Ожидания и предчувствия его не подвели. Он пришел секунда в секунду, как обычно. Точность – вежливость не только королей. Ровно в двадцать ноль-ноль нажал на кнопку звонка в квартиру. Марина Николаевна открыла дверь не сразу, только после двух звонков, но одетая в тот самый восхитительный шелковый розовый халатик, который так настойчиво пыталась умыкнуть Комарова. Халат и впрямь был шикарен и великолепен.
Юноша не сомневался, что если распахнуть полы, то он увидит белье, то есть трусики и бюстгальтер – одинакового цвета.
Ему безумно захотелось сказать какую-нибудь совершенную пошлость, типа издевательски-тонким голосом фальшиво пропеть: «…у кого-то сегодня будет
сееекс…». Он, естественно, сдержался и вместо слов расправил плечи, приподнял голову.
Проходи, - довольно неуверенно произнесла Марина.
Я взял пирожные, - Марат показал принесенный пакет. – Я не знал, какие вам нравятся, и поэтому выбрал несколько,для опробования.
И он спокойно, с достоинством улыбнулся, и кивнул головой так, чтобы было ясно – никакие отговорки не помогут. Опробование состоится.
День был одним из самых длинных в году, когда солнце в их широтах хоть и исчезало, но все равно было видно, как оно катится ниже линии горизонта. Ночь обещалась быть жаркой. Балкон открыт настежь, на нем с бокалами сока в руках стояли Марат и Марина Николаевна.
Юноша рассказывал про их компанию, про привычки и нравы. Про «ужасного» Строма, который на самом деле был совсем не ужасный, и даже не страшный. Сначала женщина слушала с недоверием и хмурилась. Но рассказчиком Марат был прекрасным, причем совершенно незаметно вводил в свою речь комплименты, которые научился делать так тонко и изящно, что зачастую человек и не понимал этого.
…а она такая хрупкая. Ручки белые, нежные, как вот у вас… И она прыгает, и я ее за ногу ловлю, в захват, бросок, снова захват, и по ковру ее раскатываю, как мягкую игрушку, но не сильно. Она встает, а на глазах слезы, - рассказывал Марат историю, когда его водили на занятие к каратисткам, чтобы показать насколько мастер борьбы сильнее любого мастера удара. – Захожу потом к ним в раздевалку, они сидят. Угрюмые, даже не завизжали, как обычно. И она тоже, такая несчастная, и красивая. Гляжу ей в глаза, говорю: «Хочешь научиться бороться?». Она мне кивнула, и я ей даю совет. Как мне первый тренер сказал: «Тогда сожми зубы, учись и борись»…
Солнце почти задело краем горизонт, когда Марат решился. Он не стал спрашивать Марину Николаевну про цвет-настроение. Не решился поинтересоваться - какое ее любимое животное, то есть – собственное внутреннее ощущение. Он понял, что надо спрашивать сразу, и самое важное.
Вы знаете, - начал он, вглядываясь в горизонт с восьмого этажа. – Я бы хотел жить у океана. Не у голубого, веселого и мелкого моря, а именно около седого стального океана. Глубокого, мудрого, и полного тайн. Наполненного неожиданными и сказочными существами. Рядом с древней водой, которая даже дышит легендой и мощью. Которому нет равных… А вы бы? Вот если бы вам предложили выбрать, где жить и поселиться около любой воды, у любого водоема, что бы выбрали?
Марина Николаевна задумалась. Она чувствовала женской интуицией в этом вопросе какой-то маленький подвох, какую-то недосказанность. Этот мальчик рядом с ней – что-то хотел узнать, что-то очень важное для него. Тем не менее, она решила ответить как есть, без всяких уловок и глупых вопросов.
Около горного озера. Не высоко в горах, нет. Горы, покрытые зеленью. И озеро это, хотя вокруг холод и часто мерзкие туманы – всегда теплое. Потому что там, глубоко, есть теплые источники, которые его питают. В любое время дня и суток, в любую погоду -можно спуститься к этому озеру, и окунуться в его зеркальную гладь, и оно обнимет тебя, как родное, примет в свои объятия…
Она была ошеломлена своей собственной речью. Никогда в жизни так красиво она не говорила. И понимала, что сказала от самой души, что-то очень сокровенное, необыкновенно откровенное и чрезвычайно важное.
Она обернулась посмотреть на Марата, смущенная и дерзкая одновременно, и встретилась с зелеными глазами. Такое ощущение, что этот могучий океан, которому нет равных, наполненный неожиданными и сказочными существами - смотрел на нее глазами вот этого совсем еще безусого мальчишки.
«Зеленые глаза – глаза убийцы» - вдруг вспомнила она фразу, которую прочитала давным-давно, в какой-то глупой книге по эзотерике… И почувствовала, как уверенная мужская рука обняла ее за поясницу.
Океан пришел в движение. Марина даже не попыталась отстраниться. Наоборот, через мгновенье она поняла, что ее собственное тело, вопреки разуму, подалось, и приникло к мужскому так плотно, как только смогло.
Их губы были так близко, что казалось, что она уже чувствует их тепло. Левая рука Марата легла ей на затылок, и Марина чуть не застонала от этого мощного, властного и одновременно нежного прикосновения. Она больше не могла сдерживаться, закрыла глаза и почувствовала, что ее затапливает странным чувством, которое рождается на губах и волной спускается вниз, заставляя твердеть грудь и живот. Сильные руки подхватили ее, и голова закружилась, а в следующее мгновение женщина поняла, что она уже в комнате, на чем-то мягком. На Марате почему то уже нет рубашки, а её пальцы дрожат, путаясь в ткани, которую она пытается отбросить прочь. Он напоминал горячий оживший камень, ее ладони гладили спину, покрытую буграми напряженных мышц. Губы впились так, что уже больно, но ей хотелось еще, и еще, чтобы стало еще больней.
Язык мужчины проскользнул между ее зубами, и вот теперь она застонала, глухо, с рычащими нотками, обхватывая его за бедра своими ногами. Буквально втягивая его в себя и желая, чтобы этот камень теплого тела обхватил ее всю. Она вскрикнула, пронзительно и ясно, всего одно слово: «ещё!» А потом бормотала, словно в горячем бреду, перемежая нежность и брань, не понимая что говорит: «глубже», «мой мальчик», «как же хорошо», «давай»… Он тоже бормотал что то в ответ, рычал, и ворочал ее, вбивал женщину вглубь дивана, рвал и стискивал до хрипа, не понимая даже что он делает – ласкает, или борется с ней… Она царапала его спину твердыми ногтями, обхватывала тонкими руками так, что сдавливало дыхание, и даже ногами обхватила, что словно он не между мягкими бедрами, а зажат в корнях дерева…
Марат понял, что еще несколько мгновений – и он взорвется. Тогда он остановился, и словно застыл, содрогаясь от нетерпения, над горячим и влажным телом. А Марина, чуть приоткрыв глаза и прикусив губу, за пять минут уже привыкнув к мощным толчкам внутри, подалась к нависающему над ней юноше, и мягко, как змея, начала раскачиваться под ним. Чтобы остановить мгновенье, Марат прижал женщину. И она, уже полностью погруженная в себя, застонала, однако - не прекращала своих движений. Улавливая эти движения, он также мягко стал двигаться, но в совершенно противоположных направлениях.
Марина, чуть не задыхаясь, вдруг почувствовала, что вот этот жар по всему телу, и особенно внизу живота – это еще только начало, запальная нить, бикфордов шнур…
И в это же мгновение тренированная мощь над ней - снова ударила. Туда, в сокровенное, прямо между ног. Да с такой мягкой силой, что женщина застыла, словно опасаясь за себя. Марат же, поняв, что сдерживаться уже не может, просто обнял свою соперницу (союзницу? любовницу?), и уже не стесняясь, и никак не стесняя тело, уверенно вел себя к кульминации. Но и Марина, застывшая, погруженная в себя - почувствовала, что бикфордов шнур уже дошел до взрывчатки…
